СЕМЬ ЗАПОВЕДЕЙ БУДО-КАРАТЭ или ЯПОНСКАЯ ИДЕЯ НА РУССКОЙ ЗЕМЛЕ

    Каратэ каратэ рознь. Есть каратэ лишь по обличью. Оно может рядиться в традиционные или современные одежды. Однако, если связь с традицией иллюзорна, если одновременно утрачен Дух боевого искусства, если смысл бесстилевому конгломерату техник придают (как, например, в кик-боксе) лишь голые правила спортивной борьбы, каратэ теряет способность выполнять свое предназначение. За видимой активностью и накалом страстей, за суетным стремлением к превосходству и первенству прячется бездуховность, отсекающая возможность вовлечения человека на путь эволюции. Такое каратэ в точном смысле слова можно назвать Беспутным.

    Но есть подлинное каратэ — сокровище Традиции. Оно рождается и перерождается с каждым учителем-подвижником, живет, обретает неповторимые стилевые черты, и становится достоянием людей благодаря школам. В сущности, подлинное каратэ не умирает, ибо в нем — присутствие вечного Духа боевого искусства. Это и делает его сопричастным духовно-нравственному совершенствованию рода человеческого... Подлинное каратэ олицетворяет Путь, превращая жизнь отважившегося вступить на него в непрерывное испытание и поиск.

    В подлинном каратэ мощь боевого искусства и его духовность взаимосвязаны как силы инь и ян, которые запечатлены в известном восточном символе. Их Гармония — цель всех великих мастеров и наставников. Тем же стремлением жил, создавая Школу Кекусинкай, Масутацу Ояма — если видеть в нем человека "не званого, а избранного". Ведь триумф Оямы объясняется не только успешным новым стилевым синтезом, приумножившим мощь каратэ. Славой "сильнейшего каратэ" Кекусинкай обязано прежде всего возрастанию духовности традиционного боевого искусства.

    Импульсом для подобной реформы каратэ послужил мистический опыт самого Оямы. Длительное отшельничество, физическое и нравственное очищение через всепоглощающие тренировки и самозабвенный духовный поиск завершились озарениями мастера, превратив его в наставника. Осмысление Оямой своего опыта, воссоединившего его с традицией, воплотилось в идее Будо-каратэ — ключевой в концепции Кекусинкай. Именно она была призвана стать не материальной, а подлинно духовной силой, объединяя всех "искателей Абсолютной Истины" на пути боевого искусства.

    Однако произошло это не сразу, ибо "нет пророка в своем отечестве". Для проповеди идеи Будо и духовной, мощи каратэ Ояме потребовалось вначале завоевать Запад. Его сенсационные выступления в США с показательными боями и ошеломляющими тамэсивари принесли основателю Кекусинкай и новому боевому стилю шумную известность — в конечном счете и в Японии. Однако на первых порах проповедь Оямы не была услышана. Вероятно, сама стереотипная форма шоу-демонстраций срабатывала как банальная пропаганда и реклама лишь необычайной разрушительной силы каратэ. Ояма жаловался, что на Западе, несмотря на его стремление убедить в присутствии Духа Будо-каратэ, публика воспринимала преимущественно внешнюю сторону.

    Сколь бы неожиданным для Оямы ни было такое искаженное восприятие, оно было закономерным. Ведь Ояме пришлось иметь дело с могущественной и хорошо отлаженной машиной коммерческой пропаганды. А это не прошло бесследно и для него самого. Если горное отшельничество вырвало Ояму из уголовной среды (куда он был ввергнут судьбой после поражения Японии во Второй мировой войне), то столь глубокое погружение в мир бизнеса и испытание славой внесли нарастающую дисгармонию в его последующую жизнь. Для сильной, но амбициозной натуры мастера это оказалось медленно действующим ядом.

    В своих книгах и публичных выступлениях Ояма до сих пор несет знамя Будо-каратэ, но реальная подоплека официальных деклараций вырывает это знамя из его рук. Все более явно каратэ, которое, по словам Оямы, "не имеет коммерческой ценности", становится для Хонбу источником сомнительного бизнеса. А прежнюю самоотверженность духовного поиска у основателя Кекусинкай постепенно вытесняет мания величия. Приближенные ученики начинают распознавать у Оямы с годами усиливающуюся склонность к самообожествлению. Да и для других любителей каратэ Кекусинкай это перестает быть секретом. Уже рекламный фильм о Втором чемпионате мира получил многозначительное название "Рука господня". А "явление" Оямы зрителям в ходе показательных выступлений на Пятом Чемпионате мира уже откровенно сопровождалось провозглашением "С нами бог!"

    Подобные наклонности выдающегося мастера опасны для него как живого существа, но еще опасней они для других живых существ, которые из его рук и уст перенимают идеологию Будо-каратэ, рискуя приумножить те искажения, которые определяются деяниями наставника. Вот почему так опасно отождествлять идею и ее носителя, знамя и знаменосца, Ояму-символ и Ояму-человека. Об этом приходится постоянно помнить. Но сейчас хотелось разобраться в том самоценном, истинном и общезначимом, что несет в себе идея Будо-каратэ. Сделать это я намерен, сосредоточившись на самом простом (в смысле доступности) и самом доступном (в смысле известности) — на клятве додзе. Она-то и содержит ядро концепции Будо-каратэ — семь заповедей Кекусинкай.

    Клятва додзе или присяга зала, который в Японии почитают как "место, где ищут путь", не только документ исторический и официальный (он утвержден Хонбу в середине 60-х годов при создании Международной организации). Это знамя духовности Будо-каратэ, некогда поднятое Масутацу Оямой, ключ к идеологии и философии Пути Кекусинкай. Но для нас это еще "окно" в культуру Bocтока, традицию боевых искусств. "Окно" это, впрочем, не распахнуто настежь. Более того, его еще надо отыскать в стене того взаимного непонимания, которое продолжает разделять Восток и Запад. И даже обнаружив "окно" и заглянув в таинственный мир иной культурной традиции, необходимо еще превозмочь сложившиеся стереотипы восприятия и открыть свое сознание.

    Верится, что ареал российской духовности в этом отношении благодатен. Наша земля многие века служила не только рубежом Востока и Запада. На ней постоянно шел процесс синтеза разных культурных традиций. К тому же Россию всегда отличало высокое напряжение духовно-нравственного поиска как в западном, так и в восточном направлениях. Обращение к семи заповедям клятвы додзе — это своего рода фокус грандиозной проблемы, проблемы жизни японской (шире—восточной) идеи на российской земле. Речь не идет о ее решении. Все, что я могу сделать, — это всколыхнуть то духовное пространство, которое образуется во взаимодействии столь несхожих, но и не чуждых друг другу культурных традиций. И еще — помочь настроиться на восприятие излучаемых при этом вибраций.

    Зададимся вопросом: "Возможна ли вообще полноценная жизнь японской идеи в России?" Согласно восточной аксиоме, природа мастерства в боевом искусстве определяется триединством: гармонией тела, техники и духа. Что мы воспринимаем и перенимаем, приобщаясь к японскому боевому искусству? Дух? Стоит ли вытеснять прославленный русский боевой дух чужеродным духом японских самураев или быть может, привлекательным, но непонятным духом дзэна? Да и возможно ли это, даже если захотеть? Дух формирует тело. Известно, что тела восточных и западных атлетов из-за существования систем боевой, подготовки с разным духовным фундаментом и содержанием приобретают существенные отличия как в строении, так и в функциональном отношении. А нужно ли совершать насилие над своими телами, перековывая их в горниле иной духовности? Остается техника. Казалось бы, именно ее можно заимствовать беспрепятственно. Не об этом ли шутливое высказывание: "Хидза-гэри — он и в Африке хидза-гэри, только африканский".

    На самом деле проблема не так проста, как может показаться. Своя правда есть и в утверждении, и в поговорке. Конечно, техника — наиболее автономный компонент триады "тело-техника-дух". Но она все же обнаруживает очевидную зависимость от тела и не столь явную, но существенную связь с духовной стороной боевой подготовки. Разве не показалось бы противоестественным, если бы наш былинный богатырь или западноевропейский рыцарь вели бой в китайских стилях аиста, богомола или уточки-мандаринки? Очевидно, что и телесная основа, и структура движений у европейских воинов отличается от того, что демонстрируют нам мастера у-шу.

    Это не значит, что приемы восточной борьбы в принципе не могут быть освоены на западной либо на российской почве. Взаимообогащение боевого арсенала происходило и во времена крестовых походов, и в период татаро-монгольского нашествия. Наглядно подтверждается это и историей каратэ Кекусинкай. Стиль Кекусинкай, по сути, наиболее "китайский" из японских стилей. Однако по своему силовому, активно наступательному характеру он оказался значительно ближе к западным атлетическим видам борьбы. Решающим фактором здесь, вероятно, оказались физические данные Масутацу Оямы. Примечательно, что техника Кекусинкай не только с поразительной легкостью была освоена на разных континентах, но овладевшие ею сильные и рослые европейцы, американцы, африканцы получили заметное преимущество над японцами. Последние, надо отдать должное, проявили завидную гибкость и приспособили для повышения физической кондиции методы западного атлетизма.

    Итак, внешнее сходство стиля и техники Кекусинкай во всем мире очевидно. Но в чем коренятся отличия японской, европейской или, скажем, русской манеры выполнения одних и тех же приемов? Некоторые из них видны невооруженным глазом. Так, японцев отличает верность "школе", канону, замечательная выучка, собранность и экономность в использовании арсенала техник. Европейские мастера также демонстрируют отличную "школу", но их манера ведения боя более свободна и разнообразна. Российскую школу в настоящее время характеризует, пожалуй, наименьшая зависимость от технико-стилевых канонов и формирование у признанных мастеров самобытных манер ведения боя. Это тот видимый текст, который определяет форму выполнения определенных приемов. Однако есть и такие отличия, которые, хотя и безошибочно схватываются при непосредственном наблюдении, поддаются объяснению довольно трудно. Ибо проистекают эти отличия из постоянно ускользающих от рационального анализа тончайших особенностей, лежащих в духовной сфере. В нее и хотелось бы немного углубиться.

    Идея Будо-каратэ привлекательна для тех, кто не ограничивает боевое искусство спортом и кому дороги высокие идеалы старых мастеров. Для них, как известно, в спорте остается не так уж много места. Ведь спорт, особенно профессиональный, подчиняется совершенно иным законам — законам коммерции и бизнеса. Искреннее служение идее Будо-каратэ дает шанс на сохранение коего оазиса духовности, который зеленеет благодаря неиссякающим родникам культурной традиции Востока. Но возможно ли обрести в этом оазисе гармонию через практику "дзэнских видов борьбы", если мы не в состоянии переродиться в японцев или китайцев? Недостаточно ведь принять восточные формы поведения, этикет, ритуал, если восточный менталитет остается непостижимым, а связанные с ним виды деятельности могут оказаться неприемлемыми.

    Вспоминаю эпизод из некогда нашумевшего у нас японского фильма "Леди каратэ" — одного из первых фильмов о боевых искусствах. Находясь в баре, героиня, мастерски владеющая приемами каратэ, начинает поединок с бандитом с того, что палочками еды мгновенно ловит на лету муху и засовывает ему в рот. Случаен ли этот эпизод и как он связан с боевыми искусствами? Не случаен и связан глубочайшим образом. Как-то один из друзей поведал о своем изумлении, когда увидел в зоопарке обезьяну, занятую ловлей мух. По его словам, она делала это неторопливо и ecтественно, будто собирала мух в воздухе. Тут же вспомнилась древняя китайская (даосская) притча о ловце цикад. Образное описание движений в точности повторяло названные действия обезьяны. В притче мастерство ловца цикад служило знаком не просто совершенства во владении техникой ловли подвижных насекомых. Это был символ той гармонии тела, техники и духа, к которой стремились все восточные мастера, в том числе боевых искусств.

    В восточных источниках неоднократно встречаются указания на то, что мастера "дзэнских видов борьбы" уделяли практике, подобной ловле мух палочками, для еды, самое серьезное внимание. Живым свидетелем такого искусства был Масутацу Ояма. Им владел один из его учителей, известный мастер Есида. Он мог ловить мух даже в середине лета, когда насекомые особенно подвижны. Ояма пишет, что Есида детально изучал повадки и методы полета мух, упражнялся вначале на пчелах и больших мухах, привязанных к столбу куском нити, а сам прием отрабатывал около 300000 раз. За этим — весь восточный менталитет и специфический подход мастерству. Главной заботой является совершенствование и освобождение духа, сознания, что сочетается с необычайной целеустремленностью и долготерпением. В их основе — изучение природных закономерностей и пробуждение собственных природных сил через упорную и длительную тренировку. В обретении подлинного мастерства главенство духа над телесно-технической стороной является на Востоке аксиомой. Поэтому любая деятельность и любые действия — будь то перебирание риса дзэнскими монахами или ковка меча, упражнения каллиграфа или отработка боевых приемов, занятия каратэ или ловля мух палочками для еды — рассматриваются в духовном измерении. При всем том, пожалуй, нигде, как на Востоке, не упускается из виду прикладная, утилитарная сторона. В противном случае гармония тела, техники и духа оставалась бы недостижимым идеалом, а каратэ, которое нас интересует, утратило бы ценность как боевое искусство.

    Так что же, высокая духовность свойственна только мастерам Востока? Не является ли она, как и идеал гармонии, общечеловеческим мерилом совершенства? Конечно, является. И в древней Элладе, и в средневековой Европе, и на Руси существовала своя духовная традиция; в том числе в среде профессиональных воинов. Были у нас и воины-монахи, такие, как прославленные Пересвет и Ослябя — послушники и охранники преподобного Сергия Радонежского. Но не похоже, чтобы они обретали мастерство и гармонию, занимаясь ловлей мух палочками для еды. Да, законы духовно-нравственной эволюции человека и овладения подлинным мастерством обнаруживают общий характер. Однако в разных культурных, национальных и религиозных ареалах складывается свой уникальный менталитет, формируется свое особым образом организованное сознание, что и накладывает неповторимый отпечаток на все виды деятельности. Вот почему даже один и тот же хидза-гэри в Японии — японский, в Африке — африканский, а в России - российский. Разве это является препятствием для изучения каратэ Кекусинкай, освоения духовного наследия Востока во всем мире? Будто бы нет. Однако в душе могут поселиться сомнения и опасения, если мы пойдем глубже — в таинственную область бессознательного, которая была и остается в центре внимания как восточных, так и западных эзотерических течений и учений.

    Согласно одной из современных эзотерических концепций, каждая раса, нация, духовная и религиозная общность имеет духовно-энергетический потенциал, или поле-эгрегор. Каждая, естественно, укрепляется за счет пополнения своих духовно-энергетических ресурсов путем "перекачки" энергии. Достигается это в том числе через явную и тайную идеологическую экспансии. Открытое воздействие на сознание людей осуществляется через проповедь религиозно-философских идей и учений. Подспудное мощное воздействие на подсознание — через ритуал и символику.

    В свете этой концепции может быть переосмыслена деятельность христианских миссионеров в американских, африканских и азиатских колониях, а также современное вторжение западно-христианских и восточных религиозных сект и движений на российскую землю. Подобная экспансия привычно измеряется материально - экономическим аршином, однако глубинный ее смысл видится в энергетической "подкачке" соответствующего эгрегора, что ведет к реальному усилению определенной расы, нации, религиозной общности. Так, стремительный взлет нацистской Германии объясняется не только интересами и финансовой поддержкой крупного капитала. Едва ли не решающую роль сыграла мощная идеологическая обработка сознания народа и, что особенно примечательно, планомерное и широкомасштабное воздействие на его подсознание. Достигалось это путем массового внедрения в обиход нацистской символики, в которой, кстати, эксплуатировались намеренно деформированные и нагруженные чуждыми смыслами восточные символы. Грандиозные факельные шествия в форме фашистской свастики, помимо внешней демонстрации идейного единства нации, служили формой массовых коллективных медитаций, которые и обеспечивали эгрегору третьего рейха мощную энергетическую подпитку. Уж не так ли обстоит дело с индийской йогой, китайским у-шу, корейским тхэквондо или японским каратэ, в том числе Кекусин Будо-каратэ?

    Можно ли однозначно ответить на подобный вопрос, если не только взаимодействие разных культур, но и каждая отдельна национальная и культурная традиция и, более того, каждый человек становятся полем брани Добра и Зла? В конечном счете именно человек делает выбор. Ему не к лицу предвзято враждебное отношение к инакомыслию, непривычным идеям, верованиям, обрядам, стилю жизни. Ведь это может закрыть двери души для Добра, но ему не следует и терять бдительность. Ведь Зло коварно — зачастую благообразно и потому обманчиво. Не без оснований, например, сихан Стив Арнейл, на личном опыте убедившийся в неискренности основателя Кекусинкай, в своей школе исключил клятву додзе из обихода. Он полагает, что в нынешней ситуации и клятва, и вся идеология Будо-каратэ становятся орудием спекуляций, предметом ложных истолкований и источником зла.

    На подобные предположения, например, действительно наталкивает трактовка Оямой идеи и духа "Осу". Сихан Стив Арнейл пояснил, что "Осу" — изначально распространенная в низших слоях японского общества форма приветствия (нечто вроде «привет», «хэлло», «чао»). В идеологии Кекусинкай она приобрела дополнительную смысловую нагрузку. Ныне это символ непоколебимого духа, выросшего из безграничного терпения и беспрекословного слушания старшим в иерархии школы.

    Из собственного опыта занятий по традиционной японской системе и соблюдения этикета додзе мы знаем, что дух "Осу" открывает необъятные духовно-энергетические ресурсы. Собственно, вся восточная система обучения (в том числе в боевых искусствах) базируется не столько на рациональном объяснении, сколько на стимуляции у учеников скрытых до поры до времени резервов восприятия. Они-то и позволяют усваивать знания, передаваемые учителем зачастую в бессловесной форме. Здесь прямая связь с природой восточного менталитета и "дзэнских видов борьбы". Но одно дело ситуация обучения, где заимствованная модель срабатывает наиболее эффективным образом. Другое дело, когда дух "Осу" ходит за пределы зала. Он либо вступает в конфликт с иной ментальностью, либо начинает ее изменять. Тогда он становится средством тотального духовного подчинения и порабощения всех приверженцев Будо-каратэ, конечно если они одурманены слепым фанатизмом и не готовы еще отличать ложь от истины. Способность иных людей устанавливать такие отличия и их сопротивление духовному давлению становится глубинной причиной идейных конфликтов. То там, то здесь они вспыхивают в империи Кекусинкай,единство которой зиждется на духе "Осу".

    Противоречивые влияния духа "Осу" наблюдаются в России. С одной стороны, этот дух сплотил всех приверженцев каратэ Кекусинкай вначале в сильную школу, а затем и в сильную организацию.

    Но, с другой стороны, возникает тревога, что объединение элементов японского и не уступающего ему русского фанатизма создают особо опасную гремучую смесь. Взять, казалось бы, безобидную моду у наших бойцов на коротко стриженные и бритые головы, Одно дело, если это просто кому-то нравится или спортсмен руководствуется гигиеническими соображениями. Что плохого? Другое дело, когда за этим — некая идея, средство социального обособления. Что за идея и какого рода обособление?

    Известно, что в разных религиях монашеский постриг и бритье голов были символом преодоления своего "эго", духовного cмирения и послушания той божественной силе, которая вела человека пути духовно-нравственной эволюции. Но есть и другой опыт, за которым стоит либо стремление власть имущих управлять безликой массой, либо фанатично-добровольное принятие людьми подобных правил, установленных высокими авторитетами и иерархами. Этот опыт простирается от бритых голов солдат и заключенных до кодирования и создания людей-роботов типа манкуртов или зомби. Истоком "моды" на бритые и коротко стриженные головы в центре Оямы, как известно, является дух "Осу". А у наших "солдат каратэ"? Над этим стоит поразмыслить.

    Как в связи с этим понимать высказывание Оямы, что за oтличиями в сфере духовного, которые определяются расовыми, национальными и религиозными особенностями, есть нечто единое - дух Кекусинкай? Что это? Указание на общечеловеческую ценность идеи Будо-каратэ? Или коварная подготовка идей, «идеологическая диверсия» с целью осуществить во всемирном штабе духовно-энергетический "вампиризм"? Такие вопрос закономерны и достойны внимания. Но даже независимо от реального положения вещей конечный результат будет зависеть от человека, его собственного отношения и выбора. На Bocтoке это поняли очень давно. Древние мудрецы утверждали, что искренний человек даже ложное учение может сделать истинным, равно как неискренний человек способен истинное учение сделать ложным. Чтобы утвердить учение Будо-каратэ как идею Добра, нужна вера и соответствующее умонастроение. И тогда, быть может, оставаясь россиянами, мы наладим с японской традицией тот культурный и духовно-энергетический обмен, который (пусть даже вопреки благовидным намерениям Токийского Хонбу) будет направлен на Эволюцию Человека.

    Великие идеи приходят к великим людям как божественное озарение. Человек может измениться, нравственно опуститься, но величие идей от этого не меркнет. Солнце Истины светит всем, хотя не до всех доходят его лучи. В то же время безраздельное знание истины не может принадлежать одному, даже озаренному человеку. «Никто не мудр, кроме Бога», — говорили древние греки. Вот почему Истина обретается только через поиск, который и есть Путь. Однако, сколь бы ни совершенен был человек, которому открылась Истина, каждый ее искатель должен пройти этот путь сам. На поиск его толкает вера, а вехами на пути становятся те зерна мудрости, которые произрастают в духовной почве Традиции или высеяны на страницах священных книг. Они добыты в уникальном опыте подвижников, за ними — коллективный опыт духовной элиты человечества.

    Так же и клятва додзе... Семь заповедей Будо-каратэ нельзя воспринимать буквально, догматически, с фанатичным пристрастием. От этого предостерегает русская мудрость: "Заставь дурака Богу молиться — он и лоб разобьет". Напротив, к ним необходимо подойти с открытой душой, понимая, что это частица духовной традиции. Сколь бы малой она ни казалась—за ней целый мир. А сама она — не что иное, как эзотерическая форма выражения передачи сокровенных знаний. Они-то и составляют цель духовно-нравственного поиска для каждого, кто не случайно вступил на путь боевого искусства. . - ' Итак, вглядимся пристальней через "самое известное и доступное" приверженцам каратэ Кекусинкай в то, что, может быть, им не столь известно или не во всем доступно. Что же мы видим?

    1. "Мы будем тренировать наши сердца и тела для достижения твердого непоколебимого духа"

    Примечательно, что уже в первой заповеди со всей очевидностью выражено главенство духовного начала в занятиях каратэ. В достижении "твердого непоколебимого духа" видится главная цель, этому вместе с "телами" тренируются и "сердца". Дисциплина каратэ тем самым выступает средством для обретения искомой духовности, как и другие дисциплины в семействе боевых искусств.

    Понятие "твердый непоколебимый дух" можно было бы считать общезначимым, поскольку суть его сохраняется при характеристике воинов в разных национальных и культурных традициях. Однако в клятве додзе подразумевается особое состояние духа, сознания, достижение которого было целью военного сословия самураев и тесно сплеталось с целями философии дзэна.

    Как бы ни относиться к Бусидо, пути воинов-самураев, нельзя не признать, что идеология этого самого многочисленного в Японии сословия в наши дни стала символом и основой духовного возрождения нации. Об этом откровенно заявляют сами японцы, например, Минору Танака, осуществивший перевод на английский язык знаменитой "Хагакурэ" ("Спрятанное за листьями"). Ее автор Цунетмо Ямамото (1659—1719), член могущественного клана Набэсима, запретил публиковать книгу (Ямамото прекрасно сознавал ее радикализм, неприемлемый для мирного времени). Однако финальная рукопись "Хагакурэ" была тайно скопирована и имела хождение среди "пробужденных самураев". Она была рассекречена благодаря публикации в 1906 г., оказав огромное влияние на военных, в том числе позже на подготовку солдат-смертников (камикадзе). Недаром "Хагакурэ" расценивалась противником как "идеологический военный преступник.". Однако японская нация возродилась вместе с "Хагакурэ", сохранив в общественных структурах модель самурайского клана. Танака откровенно пишет, что современные японские бизнесмены — это те же "самураи", а компании — "кланы". Каждый из них возглавляется "господином", долг служения которому является высшим в кодексе самурайской чести. Добавлю, что модель клана лежит и в основе японской мафии (Якудза).

    Что же говорить тогда о боевых искусствах, о Будо-каратэ, возрождение которого связано с именем Масутацу Оямы? Ясно, что система подготовки бойцов опирается на Бусидо. Вспомним, толчком для духовно-нравственного поиска Оямы послужила биография знаменитого самурая Миямото Мусаси. Ояма неоднократно ссылается и на "Хагакурэ". Кстати, он готовился стать камикадзе, но не успел — война окончилась. Ныне в своей международной организации Ояма выступает как "господин", глава "клана", естественно, требуя от членов "клана" беспрекословного подчинения и верного служения. Его приближенных учеников называют не иначе как "самураями XX века".

    "Твердый непоколебимый дух" Бусидо не без оснований ассоциируется с "японским милитаризмом". Однако это еще и дух мирного дзэна, который вносил гармонизирующую струю в повседневную жизнь воинов, придавая ей особую мотивацию и смысл. Делая упор на самопознании, на обретении воином гармонии со всем сущим, дзэн превращал путь самурая в путь духовно-нравственного совершенствования. Однако каждый войн, следующий этим путем, был привносить свое понимание сущности Бусидо.

    Цунетомо Ямамото, удалившийся под конец жизни (после смерти господина) в горы и создавший там "Хагакурэ", во время беседы своим другом и учеником Цурамото Тасиро определенно проникся дзэнскими настроениями и мироощущением. Об этом — изумительные хайку, которые сочинили друг для друга самураи при встрече горах 5 марта 1710 г.:

"Как далеко
От изменчивою мира
Эти горные вишни!"
            (Цунетомо Ямамото)

"Под белым облаком
Я только что
встретился
С цветком"
            (Цурамото Тасиро)

    Однако и в мирной жизни Ямамото оставался воином, считая, что для самурая "нет необходимости искать другую тропу", кроме Бусидо. Бусидо для самурая вмещает все иные сферы духовности, преломляя их в своей призме. Поймите, что китайские иероглифы для обозначения буддизма и Бусидо в основном схожи — в том, что «до» означает "путь" (...). Если вы взглянете на Бусидо после изучения Конфуция и буддизма, Бусидо может показаться совершенно необъяснимым. Но если вы сначала узнаете путь Бусидо и будете иметь в сознании его перспективу, то вы сможете более успешно овладеть другими путями.

    И действительно, Бусидо на своей особой тропе — "тропе войны" — решает те же задачи, что и дзэн. Это задачи самопознания и самоопределения. Автор "Хагакурэ" приводит высказывание Хиого Наритоми: "Победить — значит преодолеть самого себя. Чтобы победить, вы сами должны победить себя. Победить себя, значить победить тело духом. Пока вы не будете тренировать свой дух и тело каждый день до тех пор, пока с вами не сравнится никто из десятков тысяч самураев, для вас будет невозможным побеждать врагов". Здесь мы без труда можем узнать первую заповедь клятвы додзе, равно как и лучше понять самурайскую природу максимализма Масутацу Оямы.

    Главенство духовности в Бусидо и в первой заповеди клятвы выражается не только в провозглашении основной для воина цели — достижения "твердого непоколебимого духа". Важна та духовная мотивация, которая готовит сознание к обретению стойкого боевого духа, способного вытеснить естественный для каждого живого существа биологический страх смерти и те проявления инстинкта самосохранения, которые мешают исполнить воинский долг.

    Идеология Бусидо и практика воспитания японских самураев в отношении не только специфичны, но во многом уникальны.